У молодого человека, услышавшего это, тень замешательства на лице стала только глубже, когда клиент дал знать, что больше сегодня в услугах переводчика не нуждается. Гидеон, в свою очередь, рассматривал случившееся, как неожиданность. Он не надеялся, что приглашение, прозвучавшее в трубку, было адресовано ему, но это определенно было единственное в своем роде совпадение, отказаться от которого в его положении было бы кощунством. Будучи человеком, для которого от слов к действиям лежит прямой вектор, он просто делал. За ворот закралось прохладное ощущение: в городе, где шанс опоздать так мал, если тебя приняли за кого-то другого – значит, ты кого-то опережаешь. Решение прибавить ходу было само собой разумеющимся, ноги шли почти сами.
Сперва – десяток ступеней, через одну-две, на крыльцо корпуса. Мужчина обратил внимание на припаркованное прямо перед лестницей такси. Холл полупуст – конец рабочего дня везде одинаков и тем хорош. Затем – лифты. Девушки за ресепшеном уже собирались его окликнуть, но скользящего взгляда в их сторону оказалось достаточно, чтобы они потеряли интерес. С момента, как закончился перелет, головная боль выражает свое присутствие Гидеону беспрерывно – фактор в виде сумасшедшего количества людей, с которым ему никогда не приходилось сталкиваться раньше, во всяком случае не повсеместно, возымел свои последствия. За пару дней он уже успел с этим свыкнуться, и болит ли голова на пару пунктов сильнее или слабее перед сном – роли не играет. Терпел до этого, стерпит еще. Все лучше, чем гляделки с ружьями. Переступив порог лифта, мужчина интуитивно выбрал нужный этаж. Повернул голову, его взор зафиксировался на чем-то сквозь стены. Это пятно принадлежит единственному Владеющему в этом здании. Гидеон знал, кому именно.
Знал так же, что ошибок в набранном номере нет. Наивно? Самонадеянно? Он привык смотреть на свои ошибки воочию. Причинение мелких неудобств объясняется случайностью и нелепым недоразумением. Все остальное объясняется только долгом, который Део взял на себя обязательства выполнить, согласно или вопреки.
Последний рубеж – коридор отделения. Тихо и почти безлюдно. Медперсонал… у тебя нет времени: они не замечают, что ты в уличной обуви и верхней одежде. Одна за другой двери палат проплывают мимо, но твой взгляд неподвижен – цель давно захвачена. Замедляющиеся, затихающие шаги шелестят, как грозовые тучи где-то вдалеке. Словно они совсем даже и не облака, а скалы, которые, переворачиваясь по воле неизвестных сил, пытающихся их месить, перепутав с тестом, с грохотом раскалываются – ты хорошо слышишь хруст мелких песчинок, налипших на подошвы твоей обуви.
Налог на службу визуально накинул тебе чуть за тридцать. Плотно сбитые дредлоки землистого цвета собраны в высокий хвост на затылке, две широкие пряди обрамляют лицо с двух сторон и лежат на груди. Кожа оттенка сырого песка – очевидно, остатки естественного загара. Глаза почти поглощают свет, на фоне черных роговиц границы зрачков едва различимы. Легкий серый осенний плащ на футболку, темные джинсы, ботинки, черная бандана с незамысловатым мелким узором, закрывающая лоб. Коричневая кожаная сумка на бедре. Не капает с тебя только потому, что большую часть пути ты проделал по метро, но дождь успел окропить твои голову и плечи. Пахнешь ты то ли дымом, то ли пылью, а еще прохладой, сыростью и… доро́гой – куда более дальней, чем от отеля до больницы. Выглядишь, в общем, омерзительно и угрюмо, вдобавок ты гигантского роста. Но бедолаге в кресле не повезло – ты не проходишь мимо, опускаешься на корточки прямо перед ним, выравниваешься на один уровень. Смотришь в лицо, но периферия глаз охватывает всю его фигуру. Рваные края ауры просачиваются сквозь спицы колес инвалидного кресла, подобно зубам и когтям свирепых зверей, набитых в клетку – на деле они скорее сами являются свежими следами побоища. Ты ждал возможности воспользоваться еще хоть каким-то препятствием, удобным в виде видимой границы, вроде двери и порога палаты. Но планы быстро меняются – отступать некуда. Удивление? Вряд ли. Неловкость? Возможно, ведь не каждый день падаешь человеку на голову. Обстоятельства? Нейтральная территория – скорее лучший из вариантов, чем худший.
— Эйр Кирисима? — повисло в воздухе басовитое, но негромкое, спустя секунду-две. Это тон человека, не привыкшего ставить фамилию раньше имени. Ничего лишнего. Когда, в сущности, никого не осталось… идти на контакт с неизвестностью проще, если она взывает к тебе по имени.
Дерьмо случается. Что нас не убивает – то не убивает. А вот жить дальше надо.
[icon]http://forumstatic.ru/files/0019/fe/70/89873.gif[/icon][status]Вольф Мессинг местного розлива (с)[/status]

Япония на весь мир славится своим экзотическим для европейской культуры фольклором. Одна из популярных легенд – о красной нити. Повязанная на мизинец, она соединяет сердца двух людей, предназначенных друг другу в этой жизни. Несмотря на то, что мир Гидеона стоял на столпах, в основе которых лежала мудрость его народа и опыт его предков – его собственные мысли нарастали поверх этих столпов, как ветви и кроны на стволах деревьев. С тех самых пор, как он узнал о существовании этой легенды еще в детстве, нить, в его представлении, связывает двух людей, занимающих важное место в жизни друг у друга, а не только влюбленных в романах.
За время, пока он преодолевал коридор, гигант ни разу не прищурился, как обычно делают люди, когда не уверены, знакомое перед ними лицо или нет. На фоне этого вопрос действительно прозвучал почти нелепо и пресно. Но это тоже был определенный ритуал. Духи позвали его сюда. Он взял нить в свои руки и отправился по ее следу, сматывая пройденное в клубок…
Вне зависимости от того, какой отпечаток наложила на его звучание и произношение жизнь и какой окрас придала местная манера речи – ушей оджибвея коснулось то же имя, что отскочило от его губ чуть ранее. Он мог бы начать говорить сразу. Однако он выдержал паузу. Грань, насколько была она ему известна, давала Владеющим дополнительные глаза и уши. Больше информации – больше возможностей. Неоспоримо. Но насколько бы не была она, в теории, необъятна – она лишь часть мира. Человек создан, чтобы стоять горой, обдуваемой ветрами со всех сторон. И реальность такова, что есть ветры или «силы» и помимо Грани способные прочно связать людей друг с другом. Конечно, без конкретно ее помощи ничего бы этого не случилось – у шамана лучше получается говорить загадками. Однако стоило Гидеону дойти сюда своими ногами, его посетило странное ощущение: появились на свет они оба, ведь, многим раньше, чем об этом возвестили духи. Кровь связала их раньше. Неужели ответ на вопрос о существовании судьбы и правда сильно зависит от угла, с которого смотреть?
…чтобы сейчас вложить его в руки тому, для кого и проделал весь этот путь. Они не знают друг друга. Им тяжело говорить. Но вся их жизнь до этого момента – это две дороги, соприкоснувшиеся, наконец, в перекрестке сейчас. Что дальше? Что за этой тишиной? Прозвучавший следом встречный вопрос ощущался так, будто человек признал нитку, из которой смотан этот клубок, как свою. Признал тонкий жест и воспользовался возможностью подергать за другой конец, которая была ему предложена.
— Гидеон Хис, — он представился. Теперь они не совсем чужие люди и у них есть общая цель: узнать, чего же им друг от друга надо.
— Вероятно, мы братья по отцу, — бестактно, информативно и неудобно. Нет ничего, за что можно было бы зацепиться: извинений, просьбы отнестись к информации непредвзято, готовности ответить на вопросы, чего-то еще. Его тон не изменился, и под «вероятно» слышалось смиренное «между нами говоря». «Вот клубок. Ничего другого для тебя у меня нет». Впервые за долгое время черные глаза зашевелились как-то иначе – патлач кивнул в сторону мобильника нового знакомого, опустив глаза и веки. Он выдержал совсем небольшую паузу, достаточно шумно втягивая носом воздух – занимая этим звуком тишину, чтобы нельзя было вставить слово. Он выдохнул:
— Внизу ждут, — реальность все же является частью его мира и он отдает себе отчет в том, что у человека перед ним есть заботы. Досадные ощущения не были результатом какого-то неоправданного ожидания. Но в подобных ситуациях Гидеона всегда до чертиков донимает это гадкое ощущение, будто от него ускользают в завтрашний день дела, которые бог велел сделать сегодня, и он ничего, действительно ничего не может сделать…
— Удобно говорить сейчас? — Он вцепился в зудящее чувство зубами, задавая двоякий вопрос. С одной стороны он предлагал выбор, с другой отстаивал право на самое ближайшее время. Гидеон напряг спину и ноги, собираясь встать. Но перед этим он замер и вернул свой взгляд к глазам мужчины в ожидании ответа.[status]Вольф Мессинг местного розлива (с)[/status][icon]http://forumstatic.ru/files/0019/fe/70/89873.gif[/icon]

Но если все настолько предрешено – имеет ли смысл молиться за живых и за мертвых, а не за еще не родившихся? Другой умник, задавшийся тем же вопросом многим раньше, сделал ценный вклад в народную мудрость, сказав: «Мы не унаследовали Землю от наших предков. Мы берем ее взаймы у наших потомков». Эти слова лежали особенно близко к сердцу Гидеона, и значили для него довольно много. Он обращался к ним в минуты отчаяния и фаталистических настроений, чтобы напомнить себе: если бы все во вселенной действительно было создано, чтобы только существовать в безвременном порядке – оно бы не было создано и не существовало бы вовсе. Воля, как орудие управления вероятностью, не имела бы никакого смысла в такой вселенной, и Грань не испытывала бы такой острой нужды в услугах людей здесь, на Земле. Сила, нити судьбы, плоть и кровь – что бы их ни соединило, в их собственных руках все еще сосредоточено очень многое, в частности – будущее. Дороги нет без идущего.
Шорох плаща нарушил тишину. Патлатый гигант выпрямился, когда Эйри ответил на вызов, и из его уст прозвучали слова, которых, Гидеон был вынужден признаться самому себе, он искренне ждал. Впервые за весь вечер у него появилось какое-то ожидание? И оно почти тут же было оправдано? Наверное. Чем еще объяснить то, что он почувствовал себя на шаг ближе к состоянию умиротворения на фоне всех других эмоций. Что это были за эмоции?
В первую очередь – ностальгия. И, если исключить все, что Гидеон не любил в этом чувстве, то пришедшее с ним воспоминание было очевидным и самым полезным сейчас. Нежная память о встретивших его сразу же после наступления в его жизни рокового «После» близких, которые не игнорировали то, что с ним случилось, но и не акцентировали внимание на его беспомощном положении. Обойдя коляску со спины и переведя глаза с поручней кресла на лоснящуюся темную макушку Эйри прежде, чем согнуть спину и ухватиться, гигант одолжил ему свои ноги, пока они не спустились вниз и не оказались в такси. Он делал все молча и ему и не требовалось согласие на принятие помощи: он и не помогал. Потому что не жалел. Просто за все время, что он не сводил с японца глаз, Гидеон успел оценить его состояние и понять, что этот уменьшенный обстоятельствами до объемов спичечного коробка бледный стручок, которого судьба подсунула ему, громиле, в качестве близкого родственничка, оказался в таком положении совсем недавно. Ни руки его, ни тело к такому положению вещей, очевидно, не привыкли и поэтому почти протестовали. И он просто предложил наиболее простой и эффективный вариант действий. Так или иначе, три минуты позора для Эйри были позади и теперь, устроившись на заднем сидении, Гидеон, наконец, обратил внимание на отсутствие в непосредственной близи Владеющего, которого он четко ощущал здесь раньше, еще находясь в здании корпуса. Он снова активно анализировал окружение, запоминая все, что «увидит» или услышит.
Далее, это было смятение – довольно безобидное чувство, когда оно (в разумных пределах) просмаливает те щели в душе, в которые могут закрасться сквозняки в виде ожидания или страха. Смятение хорошо тем, что оно ищет спокойствия и заставляет двигаться в его поисках, стремиться к уверенности, правде, открытости, безопасности – ко всему, что сопровождает или является причиной умиротворения и покоя. Потом, все та же неловкость – теперь, правда, сопровождаемая вопросом «что дальше?», адресованным то ли себе, то ли вникуда.
С территории больницы машину проводит с новым приступом засеменивший мелкий дождь. Он перерастет в более сильный буквально через один или два светофора, к звукам ударов капель по стеклу и металлическому корпусу прибавится тихое поскрипывание дворников. Даже если в такси включено радио – это то, чего Гидеон, недиагностированный плювиофил, нарочно не будет замечать.
В самом начале пути его челюсть словно окаменела – сейчас расположенности к разговору от него не исходит. Почти неподвижный, в ярком, проливающемся внутрь машины, свете проплывающих мимо дорожных фонарей, Гидеон выглядит, как настоящий индеец со старого плаката, с его гордым профилем, точеными скулами и горбатым носом. Ему не хватает только перьев за банданой. Почти сразу же, едва закрыв дверь, он опустил веки. Когда изредка их открывал – старательно избегал смотреть в зеркало заднего вида. Со стороны этого было легко не заметить, можно было подумать, что он устал и просто дремлет, но по факту поездка с кем-то посторонним у руля нервировала его, в этот раз больше, чем обычно. В этом салоне с ним сейчас – бесценный груз, которым Гидеон не мог рисковать даже в малейшей степени, если потенциальной причиной трагедии могло стать что-то зависящее от него. Опасаясь через зеркало встретиться взглядом с водителем и делая во избежание этого все возможное, попросту заслонив себе обзор веками, он без фанатизма, но от всей души умолял свои глаза не предавать его сейчас. В обычной ситуации он просто смотрел в сторону, этого было достаточно, он даже привык, но сейчас – едва ли не жмурился. Страх, как видно, тоже относится к списку его эмоций в данный момент. Наверное, если бы не бандана – тревога влажно заблестела бы у него на лбу. Незаметно для себя он немного напрягся – мигрень снова дала о себе знать, чуть сильнее сжимая опоясывающие череп на уровне глазных впадин силки. Вечер начинается.
[status]Вольф Мессинг местного розлива (с)[/status][icon]http://forumstatic.ru/files/0019/fe/70/89873.gif[/icon]

Отредактировано Gideon Heath (2020-01-24 03:36:37)

Вода и жизнь – тесно взаимосвязанные, но разные стихии, у которых много общего.
На родине Гидеона говорят так: «не знаешь, куда идти – строй лодку». Что это значит? Вода была задолго до того, как появилась земля, и когда суша случилась – вода первая прошла по ней, протоптав свои дороги куда раньше, чем это сделали люди. Есть все основания полагать, что плот люди изобрели раньше колеса, поскольку течение рек – удивительное свойство мудрой воды, которое долгое время помогает людям перемещаться по миру. Сами понятия учат, что все всходы в жизни, и полезные, и простые, питаются реками и дождями, которые зачастую нелегко охватить взглядом сразу же, не доверившись судьбе. Обстоятельства, испытания, трудности – это тоже стихия, часть жизни, такая же подвижная, как река. И бояться их – последнее дело, когда есть угроза застоя и нерешенности. И уж тем более когда все, что требуется – это потерпеть немного, пока ты сидишь в лодке, да еще и не одинок. Да, в маленькой лодочке места мало, но зато вдвоем даже самые бурные пороги пройти легче. Находясь в такой лодке, люди волей-неволей доверяют попутчикам. Рано или поздно река впадает в океан. Рано или поздно человек возвращается к тому, для чего создан – ходить по суше. А если человек недоволен тем, куда принесло течение – народная мудрость советует пробовать плыть против него!
Всему этому Део учил человек, чей дух имеет форму «Wawaazisii» – священной рыбы, сома.
Гидеон тоже сидел в «лодке». И прекрасно осознавал положение и свое, и Эйри. Он не мог с точностью трактовать все редкие оттенки, появлявшиеся на фоне темного пятна, которое он видел вокруг контура мужчины даже сквозь прикрытые веки, но за то немногое время, что он успел понаблюдать, это были… смятение, неудобство, недовольство, и… безразличие? Гидеон не любил эмпатию, и порой от избытка эмоций, даже самых простых и безвредных, ему просто некуда было бежать, если с человеком-источником невозможно было физически установить заметную дистанцию, влияние извне помогали сдерживать собственные спокойствие, уверенность и смирение. Любой другой человек, вероятно, чувствовал бы себя крайне неудобно на его месте, но присутствие последнего элемента в настроениях Эйри словно дало Део право решить для себя, что меньше всего хотел бы присоединяться к мрачному параду – проявления понимания для малознакомого брата будет пока достаточно, его самого это будет задевать меньше. Впрочем, особенно пережив похожее, трудно избежать и сочувствия.
Как бы смешно ни было, а если бы оджибвея Кирисиме и впрямь нарисовало под конец страшного сна подсознание – кому-то явно следовало бы озаботиться своим психическим здоровьем. Кому в здравом уме придет во сне патлатое двухметровое чудище, еще пахнущее при этом, наверное, африканским зноем, который так просто не ототрешь за две недели? Увы, но вероятность происходящего оказаться всего лишь сновидением звучит ужаснее, чем имеющаяся реальная альтернатива.
Обошлось без злоключений. Мужчина молча спрятал ключи в нагрудный карман плаща и покинул салон. Оказавшись снаружи, всего за два с половиной шага гигант обошел машину в сторону багажника, из которого довольно быстро переместил себе за плечо и в руки все, чему там уже очевидно было не место. На его фоне багажная сумка смотрелась, как ручная кладь. Бросив быстрый взгляд в сторону подъезда и обнаружив пандус на своем месте, он обходил машину дальше, к двери с противоположной стороны, чтобы быстро и эффективно вызволить Эйри из салона, стараясь при этом не показаться слишком грубым, и в то же время не ущемить ничьей гордости. Конечно, никакая лестница для Гидеона сейчас не была бы препятствием, даже если бы лифт не работал. Но новый знакомый, надо отдать ему должное за выдержку, не в настолько жалком положении, чтобы носить его на руках.
В лифте он выпрямил спину и, прислонив ее к стене, поправив ремень сумки на плече и сложив на груди руки, Гидеон замолчал точно так же, как и до этого в машине. Выросшего в частном доме, его никогда особо не впечатляли каменные коробки. Он с трудом понимал, как в них именно Жить в долгосрочной перспективе, и за время, что он крутился на «цивилизованной» культурной территории во время работы или учебы, дальше обычной привычки его отношения с каменными стенами так и не зашли. Его родная культура рассматривала дом в том числе и как своего рода святилище. Но так было не везде и не у всех в двадцать первом веке, и это оставалось просто принять, как данность.
Отперев дверь и включив в прихожей свет, он пропустил хозяина дома вперед прежде, чем переступить порог квартиры самому. «Без глаз и ушей» наступило вслед за щелчком замка двери. Он двигался неторопливо, но в предпоследний момент замер. Минус тишины в том, что, наверное, сколь тихо он не стремился бы это сделать, тихий вздох все равно будет слышен. И в нем будет слышна дрожь дыхания человека, который не находит положение, в котором оказался, привычным или хотя бы отчасти удобным. Впрочем, он здесь такой не один и решать все остается только языком.
— Помогу, — он ожил. Никаких вопросов, лишь четкое обозначение своих намерений: он уже внутри чужих личных границ и стоять как истукан не планирует, другую помощь в угоду ему уже давно отпустили, и он не чурался ее заменить. Забыв про сумку на плече, гигант произнес это, когда уже присел перед брюнетом опять на корточки, чтобы вернуть ему в руки ключи и избавить его ноги от обуви – торс того сковывал корсет, а всячески изгибаться в этой штуке вряд ли легко и удобно. Если сильно застесняется – не немой, скажет. Взглядом Гидеон сканировал окружение на предмет наличия половой тряпки или ее подобия поблизости – колеса следовало бы осушить прежде, чем углубляться на них в дом. Даже если здесь уже какое-то время никто не прибирался – сырость с улицы заносить все равно не следует. 
[status]Вольф Мессинг местного розлива (с)[/status][icon]http://forumstatic.ru/files/0019/fe/70/89873.gif[/icon]

Отредактировано Gideon Heath (2020-02-28 18:26:07)

Раздражение Эйри брызнуло Гидеону в глаза раньше, чем японец успел выразить его словами. Он быстро закипал, но мгновения чужаку хватило, чтобы пришпорить собственные руки. И к моменту, когда ему пришлось встать на ноги и сделать шаг в сторону, словно избегая лобового столкновения, обувь была уже снята. И правда ведь – не немой, сказал.
Ожидаемо. Обижаться не на что, побочные эффекты неловкой ситуации на свой личный счет оджибвей не воспринимал. Пущенная японцем в его сторону стрела раздражения лишь просвистела гиганту над ухом, воткнувшись острием в глухую стену спокойствия, дрожанием своего древка разве что пробудив кое-какие воспоминания, разошедшиеся по разуму, как круги по воде. Провожая спину Эйри, в быстром темпе скрывающегося в глубине дома, Гидеон невольно подумал о том, что оживший Призрак из его снов нуждается в том же, чего хотел и он сам в похожем положении много лет назад. Он хотел взглянуть на знакомые вещи, пусть и под новым ракурсом, потрогать их сразу же, как только представится возможность, ощутить свои новые границы в оставшемся прежним мире, чтобы в их пределах вновь взять все под свой контроль. Он хорошо понимал и существенную разницу между ними: его в таком положении окружила семья, любящие и любимые люди, он вернулся в большой, но тесный от количества вещей и людей дом, где два взрослых человека часто с трудом расходились, тогда как Эйри… оказался волею судьбы заперт здесь, в полупустой бетонной коробке, один на один с чужим ему человеком. Как уже говорилось ранее – сочувствия избежать трудно. Сочувствия в понятии «знать, что чувствует, разделять чувства», а не нянькаться, конечно же: попирать чужие личные рамки Гидеон не собирался – хоть в какой-то степени, даже забравшись уже так глубоко за их пределы, он намеревался только работать с ними сообща, если придется, а не загонять кого-то в угол. Впрочем, он и не к такому, наверное, был готов. И с гордостью Эйри пока придется обращаться, как с огнем – из-за свойственного риска, что при первой же неосторожности огонь превращает все вокруг в безжизненное пепелище. Так или иначе, шатен показал, что он не белоручка, все остальное – дело слов и техники.
Оставшись с голыми стенами прихожей один на один, гигант чуть слышно хмыкнул, осмотревшись уже получше. Домом здесь не пахнет, и больше отдает пыльным пустым складом. Жалкое зрелище, но Хис всего лишь гость здесь, и уйдет сразу же, как только и если исчезнут причины, которые и привели его сюда, поважнее холодных стен. В остальном, вероятно, отношение к тому, где спать, у них с японцем имеет куда больше общего, чем они представляют себе на данном этапе.
Скрывшись из поля зрения Гидеона за стеной кухни, Эйри, судя по замедляющемуся движению краев его ауры и появлению в ней грязноватых, но заметных на общем мрачном фоне светлых пятен, постепенно возвращал себе ощущение спокойствия, некой почвы под ногами. «Счастливчик», – мог бы безмолвно позавидовать оджибвей, для которого чувство изоляции и одиночества в данный момент было бы роскошью. Хотя кому-то вон, и нехватка дверей давит на нервы.
Избавившись от верхней одежды и обуви, сумку опустив на первую же попавшуюся свободную горизонтальную поверхность, приподнятую над полом, Гидеон свернет по пути в уборную, тем самым еще на какое-то время предоставив Эйри самому себе. Он хоть и остался в одних носках, и небольшими шагами передвигался довольно тихо, все же его вес выдавал его, едва ощутимым коротким гулом откликаясь в полу вслед за каждым его шагом, не говоря уж о позвякивании пряжки на поясе, металлических застежек на молниях сумки и мелочи в карманах. Уже в уборной он прополощет высохший от крайне непривычной ситуации рот и умоется. От контакта кожи с холодной водой боль в голове немного отступит, Гидеону станет немного легче мыслить и смотреть трезво. Взглянув в зеркало, парой мысленных фраз он убедит свое отражение не задаваться сейчас лишними вопросами.
Едва появившись на кухне, он вспомнит в очередной раз, что больше вкуса кофе не любит его запах. Но если хозяину дома от этого легче – это и правда лучше, чем ничего. Самому же ему радостно от факта, что ему не предлагают. Он упрет локоть и ладонь в стену на уровне плеча, переступив порог, чтобы не подпирать перекладину плечами стоя прямо в проеме, и спокойно выпрямится во весь рост, перенося вес на одно бедро и на стену, другую руку оставляя свободно висеть вдоль тела.
Первое, что обратило на себя внимание, едва японец открыл рот – хотя командный голос не претерпел изменений даже после смены обстановки на более привычную и комфортную, Кирисима все же оказался куда более разговорчивым, чем создал впечатление сперва. Прежде, чем Гидеон услышал вопрос в свой адрес, он получил в свое распоряжение море информации, которая тут же избавила его от необходимости задавать наводящие вопросы в будущем. Благодарить Эйри за открытость было рановато – Део сомневался, что это было сделано настолько осознанно и нарочно, – но канадец определенно был признателен судьбе за такой поворот. Все же чаще это его собеседникам, в виду его немногословности, приходилось нелегко. Распорядительный тон на рейнджера действовал плохо: голосом, которым Эйри привык отдавать приказы, у Гидеона на службе командование, можно сказать, перешептывалось с нижестоящими, и такое общение было в порядке вещей. В контраст к нему, голос иностранца звучал, как тихое посапывание огромного, мирно дремлющего чудовища: Гидеон тоже умел отдавать приказы, и тоже отвык от нормального общения, но все же отдавал себе отчет в том, что он в гостях. И разговаривает сейчас с обычным человеком, гражданским, отводя все прочее на задний план. Он немногое знает о Владеющих, Жертвах и Бойцах, об их взаимоотношениях и всей этой богадельне в целом, но, если, по словам шамана, этот человек – вполне себе осведомлен, даже весьма, то пока перспектива быть причастным к этому незнакомому почти миру вызывает у великана некоторое отвращение. Разговаривать так с кем-то, кто доверяет тебе свою жизнь? И тем более с незнакомыми людьми? Увольте.
— Стадный инстинкт. — Сказано, как отрезано. Без поправки на диаметрально разное чтение фразы в разных культурах, но, по мнению Гидеона, все же исчерпывающий и понятный ответ на все «зачем?», «для чего?» и «почему?». Что еще можно добавить?
— Там, где рос я, безотцовщина за человека не считается. — Люди хорошо понимают язык боли; сопереживание – мощное средство коммуникации. Гидеон нередко возвращается к человеческой азбуке, когда испытывает сложности в общении и не находит слов. Он четко дал понять, что он тоже человек, он знает, что такое боль (говоря о боли, трудно не приподнять занавес в свое прошлое), и у него нет намерений причинять вред еще больший, чем уже причинен Кирисиме. У него нет каких-то ожиданий от человека, от ситуации. Мужчина тактично опустил так просящееся сюда «мне повезло», преисполненное любви к приемным родителям, но бросил на отсутствующее выражение тень интонацией и небольшой паузой. И следом продолжил:
— О твоем же благосостоянии мне было известно немного: наличие у тебя имени, спасибо д… — чуть не сказал «духам», как и привык, вместо этого запнувшись и продолжив мысль уже более распространенным языком, тем самым, на котором с ним разговаривал в последние минуты жизни Йозеф, отсылая к первоисточнику своих кошмарных снов, — …Грани. Отец знает о нас столько же, сколько мы о нем. В наших силах – не быть на него похожими. Итого – приятно познакомиться.
Он пришел, потому что счел нужным, когда мироздание поставило его в известность.  Чтобы знать, ради кого эта злоклятая Грань выдернула его из привычной жизни и лишила спокойного сна. Более того, по какой причине лишила покоя дух его матери. Все. Клубок нитей, вложенный Эйри в руки гигантом еще в больнице, остался все тем же, на том же месте – у японца в руках. Хоть весь его расплети – больше одной нити не найдешь, рискуешь лишь больше запутаться сам и запутать все вокруг. Единственное, что добавилось за этот вечер к знаниям Гидеона – это то, что шаман не ошибся в своих трактовках. И изможденный, бледный призрак из кошмара сидит сейчас перед ним воплоти, к счастью, скорее живой, чем мертвый, и относительно целый, в отличие от своего двойника во сне, бывшего скорее мертвым, чем живым, почти без мяса на кости до самой грудной клетки.
Напоследок – ирония, почти усмешка. На лице – ни тени от настоящей эмоции. Слова Эйри прозвучали и как пощечина от реальности. Не такая смачная и ранящая, какой была бы она лет десять-двенадцать назад, но все же неприятная. Для Гидеона упоминание об отце было окрашено во все серые оттенки из имеющейся палитры. Судя по его тону, это был человек сомнительного благосостояния, не имеющий даже имени в глазах своего сына. Вне зависимости от того, как обстоит ситуация в действительности, оджибвей избегал чернить свое сердце презрением, но явно не спешил признавать неизвестного родителя хоть за сколько-то влиятельную переменную в своей жизни. Глупо было даже в малейшей степени предполагать, будто брату известно об отце хоть немногим больше, чем самому Гидеону и всем, кто знал его мать. Но вот уж имя непутевого предка, по словам шамана, Грань и духи, живущие за ней, не считают нужным разглашать. Наверное, оно и к лучшему – у кого-то хребет будет целее. Но надежда – она штука такая… любит иногда повертеться в своем гробу. Даже если этот гроб Део собственноручно осознанно однажды заколотил еще в юношестве, предав забвению вслед за тем, как в его сознании прочно закрепилась мысль, что мать, в общем-то, и сама начистит пятаки на том свету всем своим обидчикам, и, когда придет время, папашу эта участь тоже не обойдет. Остатки надежды на справедливое возмездие и поиск корней Гидеон отскребает со стенок души уже достаточно долго, чтобы смириться с тем, что по-настоящему предан земле этот гроб будет только в день его собственного погребения.
Единственное, что кроме слабой улыбки выдало настроение мыслей оджибвея по окончании фразы – это чуть сжавшиеся в слабый кулак пальцы руки, упертой ребром ладони в стену. Гигант смотрел прямо перед собой, черные глаза, жадно поглощающие свет и отражения – на Эйри. Он ответил на вопрос и был готов к следующему.
[status]Вольф Мессинг местного розлива (с)[/status][icon]http://forumstatic.ru/files/0019/fe/70/89873.gif[/icon]

«Стадный инстинкт» режет слух любому, кто не знает или осознанно отрицает, что в этом мире с ним по соседству живут силы намного мощнее, авторитетнее и старше рукотворных обстоятельств вокруг. Как ты их ни величай, а противопоставлять этим силам человеческую сущность – чревато последствиями для самого человека в лучшем случае. В худшем – для всего, что ему дорого.
Живых существ никто не сбивает в кучу – каждое изначально рождается частью единого целого. Не более того, но и не менее. Ни бизон, ни волк, ни орел, ни человек не были созданы, чтобы ходить по земле в одиночку. Подобно кронам деревьев: каждый лист и плод опадает в свое время, в бурю или же безветрие, но как бы далеки ни были друг от друга ветви – это одно и то же дерево. Корни неотделимы от ветвей, и почти зеркально отражают друг друга как визуально и структурно, так и функционально. К людям тоже применимо. Даже маниту, лежащий в основе всего – это всеобъемлющий океан, неразделимый и полный, в то же время многообразный сам по себе. Люди же больше спорят с природой. Все эти попытки нагнать или преодолеть ход времени и продлить некоторым бесполезным идеям существование в мире, в котором залог жизни кроется в движении, традициями – выглядят странно. Хорошую традицию отличает живая движущая сила, присутствие в ней сильного духа, помогающего идти вперед и толковать, изменять действительность, не усложнять или зацикливать ее. Такая традиция не стареет. Семья, династия, племя, стая, стадо, тотем – одно и то же понятие в глазах анишинаабе. И «стадный инстинкт» – как ничто другое объясняет природное стремление людей держаться вместе. Инстинкт, сопротивляться которому нет нужды, когда судьба уже ударила в барабан.
Меркантильные мотивы хрупки и конечны. Реалии человеческих взаимоотношений почти на три четверти выдуманы или усложнены самими людьми. Замечая тяжелые и густые, как облака краски, оседающие в воде, пятна замешательства и раздражения на душе у японца, оджибвей лишний раз подумал о том, что на преодоление культурной пропасти уйдет немалое время.
— Твое имя – Эйри, — шатен произнес, почти не размыкая зубов даже на большой гласной. Его голос не звучал строго или сухо, но рокот в его груди отдаленно передавал эхо медленных, давящих, гудящих мыслей – если, конечно, прислушиваться. На короткое время лицо индейца окаменело. Тени в ямах глаз, на подбородке, скулах и под носом стали гуще вместе с тем, как его лицо опустилось, и взгляд стал исподлобья, хоть он и не хмурился, и кисти рук были расслабленны. Сложно сказать, что он хотел этим донести. И хотел ли вообще? Собеседник всеми силами дал понять, что не желает об этом говорить. Вряд ли это осуждение. Но дружественное напоминание слышится, впрочем, далеко не сразу, особенно для кого-то, кто не привык. Констатация факта?
Внутренне, Гидеон воевал на два фронта. Бодрствующий, но подточенный болью и тревогами дух путника в нем отказывался признать перед собой живого человека. Вместо этого он видел скелет. Бесплотного призрака из вымученного кошмара, ослабленного и озлобленного, надругательски лишенного своего храма, потерявшегося в поисках покоя и себя. Гидеону знойная Африка продемонстрировала одну довольно мерзкую правду: на планете и сегодня полно мест, где существует рабство и людей различают по номерам и породам, и где даже кличка, как у собаки, считается роскошью. Все, что он имел в виду, говоря об имени, это то, что им с Эйри повезло не оказался в столь плачевном положении. На фоне близорукости, проявляемой любым Владеющим, забывшим, что он, в первую очередь, человек земной и жизнь его, как и раны и болезни, протекают в материальном мире, упоминание Имени духовного звучит почти нелепо. Хвататься за силы незримые, не придя к миру с силами телесными – разве не глупо и опасно? Даже зная о мире «за Гранью» так мало, оджибвей не мог избавиться от ощущения, что перед его глазами развернулась картина чего-то еще более ужасного, чем может показаться на первый взгляд. Однако еще сонный, с трудом просыпающийся в Гидеоне брат видит перед собой воплощение выгоревшего леса… Что бы ни случилось и чем бы Эйри ни прогневал маниту, кто бы ни сделал это с ним – они сохранили ему жизнь. Чтобы он мог еще чему-то научиться и что-то изменить, пусть сейчас все и выглядит совсем иначе. Буквально – как тень, размытая по краям, но от этого в основе своей не менее плотная, отбрасываемая этим человеком на его собственную жизнь им самим. Или же… чем-то бо́льшим, потерявшимся позади него, в разорванных краях его ауры. Что это за эмоции? Избегая поспешных выводов, Хис соглашался лишь с тем, что если под руинами еще есть что-то живое, дышащее – надо продолжать искать. И непременно найти.
Кроме того, даже если бы Имя у японца действительно было – канадцу до этого дела, мягко говоря, не было. С любой точки зрения, хоть язви, хоть смейся, а сейчас перед ним простой человек, с которым случилось дерьмо, очевидно, чуть не убившее его. При таком раскладе какие-то причины и цели – последнее, о чем надо беспокоиться. Иногда надо просто остановиться и порадоваться тому, что ты еще жив и у тебя есть шанс выкарабкаться. А обращаться друг к другу и искать близких все равно все будут по мирским именам – некоторые полезные традиции остаются неизменными.
Зовут тебя Кирисима Эйри. Что бы ни случилось вчера, сегодня тебе просто следует не попирать тот факт, что ты есть и ты жив. О том, как тебя будут звать послезавтра – позаботишься завтра.
— Хороший вопрос, — гигант нарочно пробубнил это как можно более невнятно, чуть вскидывая затем голову, тем самым позволяя тусклому свету из окна залить его смуглое лицо, охотно демонстрируя чуть заметную улыбку и не отягченный взгляд. В кои-то веки, на черных радужках заиграл бледный блик. Не давая Кирисиме отреагировать быстрее, чем станет ясно, к чему идет, Гидеон продолжил в ненавязчивой, все той же сдержанной своей манере:
— Я впервые в Японии. Знакомый однажды рассказывал мне, что японский виски – лучший из всего, что он пробовал за всю жизнь. За вычетом сего – кухня для меня нова, — произнося это, мужчина слегка качнул головой в сторону. Его жесты ограничивались медленным встряхиванием пальцев и легким подъемом плеча. — Я не знаю ни одной службы доставки. Правильнее будет доверить меню кому-то более сведущему. Справишься? Я угощаю – день выписки для тебя, все-таки.
Вполне предсказуемый поворот. Но, с другой стороны, было бы кощунством в никуда упустить возможность дать идеальный ответ на идеальный вопрос. Не столько старая проверенная истина о том, что совместная трапеза облегчает людям понимание друг друга и настраивает на мирный лад, подтолкнула Гидеона забросить удочку, сколько просто удручающий вид человека, какое-то время прожившего на больничной еде и вернувшегося в пустой дом, мало чем отличающийся от больничной палаты (минус медперсонал). Что-то ему подсказывало, что одной лишь чашкой кофе рад не будешь после того, как вернулся с того света. Тем более после того, как тебе на голову упали большие (в буквальном смысле) новости. Каким бы аскетом или непуганым засранцем ты в душе не был.
Гидеон не любил загадывать. Лишь смиренно надеялся, что идея с тем, чтобы подсунуть Эйри в поле зрения что-то действительно съестное, выгорит, и тот перестанет поедать его глазами, пытаться «общупать» обрывками Силы, и начнет вслух задавать вопросы, которые действительно хочет озвучить. Не факт, что оджибвей даст ответы на все сразу – спешка уже вынудила его неосмотрительно выдать себя в больнице. И, хотя это и пошло на пользу, и на дне глаз японца, сквозь ту самую «серую дождливую стену безразличия», читается любопытство, все же некоторые свои секреты Гидеон не собирался выкладывать раньше времени. Если не для блага самого братца как минимум, чтобы не нагружать ему голову, то уж точно ради повышения своих шансов задержаться тут на какое-то время. Но, так или иначе, а безразличие противопоказано любому, кто болен телом. Любопытство – отличный контр-витамин. В довесок, перспектива поговорить по-человечески, перешагнуть порог «зачем-почему» манит возможной продуктивностью.
[status]Вольф Мессинг местного розлива (с)[/status][icon]http://forumstatic.ru/files/0019/fe/70/89873.gif[/icon]

Отредактировано Gideon Heath (2020-05-11 19:00:57)

Имя человека. Подобно отдельному живому организму, оно имеет срок жизни и подвержено метаморфозам: естественным и вызванными действиями носителя. Материальное, оно может быть украдено, изуродовано, использовано против истинного своего владельца, а может изменяться, приобретая особые характеристики и черты. Имеющее неоспоримую ценность и особое, схожее культовое и культурное значение для людей по всему миру, у коренных цивилизаций американских материков оно имеет диаметрально противоположное культурам Старого Света основополагающее качество: человек делает свое имя, а не имя делает человека. Христианская традиция давать имена святых детям, никакого отношения не имеющим к заслугам облагородивших эти имена людей, до сих пор удивляет многих индейцев и вызывает вопросы.
Гигант шумно выдохнул. Его тело приходило в движение так же медленно и постепенно, как набирает обороты колесо водяной мельницы по весне. Но рывок руки вдоль стены к выключателю, впрочем, был почти отчаянным. Блаженный полумрак век, рухнувших на отвыкшие от света глаза в ответ на легкую боль, сработал, как спасительный щелчок пальцев гипнотизера. Перед этим Гидеон успел заметить, как Эйри принялся перебирать содержимое деревянного ларчика, по виду напоминавшее коллекцию визиток. Он продолжил наблюдать какое-то время уже слухом, остатки своего внимания на короткое время обратив вовнутрь себя, пытаясь понять, что произошло.
Гидеон забыл о существовании реального времени. Прислушиваясь к новым дребезжащим оттенкам в ауре японца, выцепляя едва заметные пятна взглядом, оджибвей упустил из внимания быстро растворившиеся кислотные облака отрицания, ненадолго разбавившие массу безразличия. Не сводя глаз с мужчины все это время, канадец не заметил, как секунды материального мира затихли на фоне целого хора голосов времени в вибрирующих контурах астрального тела другого человека. То ли ритмичный шорох порывов холодного ветра, прочесывающего пустое поле сырых ночных трав. То ли эхо капель воды, обманчивой, гибельной прохладой облепившее стены смертельного лабиринта каньона. То ли едва слышный, почти никогда не замечаемый звон песчинок, ударяющихся друг от друга на дне одного из сдвоенных стеклянных сосудов в конструкции песочных часов. Он успел понять, как умудрился так быстро раствориться во всем этом.
Каждый человек – сам себе часовщик. И каждый из созданных им хронометров имеет свое назначение и историю, а, самое главное – характерный, узнаваемый ритм. Какие-то из них отмеряют сроки жизни идей, планов и воспоминаний, какие-то идут вперед, другие – ведут обратный отсчет. Нередко несколько человек сверяют свое время, разделяя тем самым между собой один ритм. Однако… у каждого мастера есть особенные часы, заслуживающие, как правило, особого внимания.
Природа этих механизмов давит, одним своим звучанием вызывая ощущение клаустрофобии, темноты, чего-то тяжелого над головой. Словно играя на ребрах мертвого животного, сухой ветер заставляет воздух непрерывно дрожать одной нотой, подобной пропащему голодному вою стаи стальных опор в дырявом трюме парохода, лежащего на дне пересохшего моря, мертвой соленой пустыни. Потерянный, непрерывный гул, не мешающий выполнять свою прямую функцию…
… часам, которые остановились. Потеря – неизбежная часть человеческой жизни, сила, способная останавливать ход времени для живых людей. Откуда Гидеон знал, что этот гул – след потери? Он бы и не всматривался так тщательно в эту тень, если бы ему не показалось, что из ее глубины на него смотрят знакомые глаза. Холод пробежал вниз по его спине и внутренним стенкам горла при упоминании в мыслях одного лишь имени обладателя этого взгляда.
Телефонный разговор оказался коротким, но Гидеон успел взять себя в руки. Тряхнув гривой то ли в знак согласия, то ли сбрасывая остатки замешательства с мозгов, гигант совсем оживился, разворачиваясь в профиль и зарывая в патлы на затылке пятерню.
— Roger, — армейская потертость речи и привычек дала о себе знать. Сумбурное, явно не задавшееся начало теперь был ощутимый шанс выправить. Прежде, чем сделать шаг в сторону коридора и отправиться на поиски гостиной, если она тут есть (а он нутром чуял, что есть, потому что из-под земли готов был сейчас вырыть знаменитый японский низкий стол – на его взгляд, он пришелся бы как нельзя кстати; возможно, что он совершенно не заметил такой стол на кухне, но у него и не было особо времени адекватно осмотреться), гигант остановился, словно что-то вспомнил. Щелчок выключателя – и вечер пошел на перезагрузку.
— И я не пью. Непереносимость, — голос гостя, донесшийся из коридора, прозвучал как напоминание о том, что он все еще здесь и не пропал вместе с освещением. Через несколько минут свет обязательно зажжется снова – в коридоре, когда курьер объявится на пороге и Гидеон с ним разберется при помощи всего, что заучил из туристического разговорника. Но до тех пор, он справедливо посчитал своим долгом дать Эйри побыть одному и в покое. Он не умел читать мысли. Он не знал, насколько этот жест – правильный с любой другой точки зрения, кроме его собственной. Просто чувствовал, что так надо. 
Вслед за холодом по горлу уже теперь вверх прокатилась утробная волна жара, ударившая в голову и подстегнувшая очередной приступ боли. Исчезнув из прямого поля зрения Эйри за углом дверного проема, Гидеон уронил налившийся раскаленным свинцом лоб на ладонь, зажмурив глаза и стиснув зубы. Смотреть на живую причину, по которой души любимых, никакого отношения в подавляющем большинстве своем к твоей крови не имеющие, лишены покоя, сохраняя при этом цивильное лицо и холодный разум… оказывается, сложно. Единственным, кто был заинтересован в том, чтобы вывести Гидеона из себя – был он сам. Чудовище, обернувшее свой отвратительный оживший червивый труп, с выгравированными на костях именами, в кожу его матери, как шкурку какого-то животного, вопящее голосом Йозефа – это он сам. Собственный палач в лице чувства вины. Конечно, даже в малейшей степени вымещать на другого человека свою усталость – не в характере Део, и он этого делать не собирается. Но все произошедшее с ним за последние пару месяцев вынудило его затянуть некоторые гайки до предела. И он был вынужден признать: даже при осознании, что по окончании всего этого резервы его самообладания возрастут, сейчас возложенные на его плечи жизненные испытания выглядят пыткой. И чтобы избавиться от навязчивой злой мысли, ее приходится буквально выталкивать из головы другой, более спокойной и позитивной. В данный момент такой мыслью, пришедшей на смену раздраженной и эгоистичной идее о том, что безразличие – это роскошь, которую не все в этой комнате могут себе позволить, оказалась добрая благодарность за шаг навстречу, сделанный японцем, несмотря на все сказанное им ранее. Более того, вид Эйри, возвращавшего трубку на место, несмотря на трудности, в некоторой степени вдохновлял и придавал смелости, сбивал спесь. Оджибвей поймал себя на мысли, что на нет боль и жар в голове свел укол совести: человеку в кресле, в отличие от него, приходится иметь дело со всем происходящим «на ощупь», претерпевая при этом, мягко говоря, неудобства, тогда как Гидеон мог позволить себе вот так легко сбежать за угол. Вдвойне похвально, если учесть тот факт, что гость в его доме открыто носит «овечью шкуру», что само по себе не способствует созданию доброжелательной атмосферы.
Вернулся в поле зрения японца мужчина снова уже не один, а с кладом. Он понятия не имел, что такое держит в руках, но, даже не присматриваясь особо, уже считал это лучшей новостью за весь день. Единственный вопрос, который оставалось решить – это выбор места, где они с Эйри устроятся на остаток вечера. Решение, оставленное за хозяином дома.
[status]Вольф Мессинг местного розлива (с)[/status][icon]http://forumstatic.ru/files/0019/fe/70/89873.gif[/icon]

Стоит заметить, что предложением это изначально не являлось. Но, может быть, оно и к лучшему, раз прозвучало так двояко, как прозвучало. Впрочем, уже правда не так важно.
Что ж…
Действительно – «зачем»? Гидеон легко мог себе ответить на вопросы «как?» и «почему?», поскольку говорить правду ему труда никогда не составляло, за редким исключением. Но вот «зачем?»…
С одной стороны, все просто: отдать дань уважения близким, кто пожертвовал своим покоем, чтобы предупредить его, осветить ему путь туда, где он должен быть. Чтобы найти себя, найти брата. Чтобы, по возможности, выправить ошибку человека, которого они не знают, и сделать мир вокруг чуточку лучше и надежнее. Но, с другой стороны… справился ли он? И пусть разум поднимает десяток существенных, физических причин, по которым эта встреча не могла произойти раньше – вид человека в кресле настойчиво внушает совсем другие мысли. Что произошло? Можно ли было бы что-то исправить или предотвратить, спохватись Гидеон хоть чуточку раньше? Нет. Нельзя. Ровно как и время обратить вспять.
Очередной кусочек чего-то съестного встал в горле вместе с тем, как на ум пришло неизбежное осознание: Эйри ждал достаточно. Дольше, чем он сам мог подумать. И даже если они разойдутся завтра утром и больше никогда друг друга не увидят – он заслуживает того, чтобы знать правду. Вне зависимости от того, примет он ее или нет. Пусть это не прямой ответ на вопрос, но это – все, что мог Гидеон подвязать для брата на другой конец свернутой в клубок ниточки. Он не рассчитывал на понимание. Но определенно не хотел причинять человеку, привыкшему к определенному складу жизни, еще больше неприятностей и неудобства, чем уже причинил. Хотя бы моральных.
— Около двух лун назад я потерял спокойный сон, — прежде, чем мужчина смог вложить суть даже в эти слова, прошло еще какое-то время.
Они с Эйри уже успели приступить к делу, и Гидеон даже пару раз себя одернул, поскольку то и дело машинально перехватывал палочки ниже, чем это было правильно. Пальцы приходилось напрягать, чтобы палочки не разворачивало, и от этого рука начинала с непривычки болеть. И когда узел напряжения в мышцах у основания ладони затянулся до боли туго – оджибвей был вынужден сделать паузу, положив левую руку на край стола и расслабив пальцы, продолжая держать палочки условно, без хватки. Никогда он не предполагал, что осваивать новый, такой на вид простой и легкий в обращении столовый прибор окажется сложно даже при наличии навыков работы с ремеслами, требующими, помимо мелкой моторики, еще и физического усилия. Но ему было интересно учиться, несмотря на неловкость – руки Эйри при этом служили отличным примером для подражания.
— Безответственное пренебрежение проблемой привело к критической ошибке в работе, — он старательно опускал детали, но его речь не звучала сухо или равнодушно. Он перебирал в памяти и обличал в слова тяжелые события малой давности, которые напрямую затрагивали его жизнь. В какой-то момент его челюсть оказалась напряжена, брови сдвинуты в выражении, какое может свидетельствовать только об испытываемой внутренней боли: он говорил о случившемся так, словно речь шла о болезни, которую он игнорировал какое-то время до тех пор, пока ему не вышло боком, как это часто бывает в таких ситуациях. Небольшая пауза после этих слов ознаменовала переломный момент этой маленькой истории.
Прежде, чем продолжить, мужчина сделал шумный глубокий вдох и закрыл глаза. На темно-бордовой подложке век краски воспоминаний забивали все другое.
— Чтобы оставить работу и вернуться домой, мне потребовалось время. Растолковал мои сны мой духовный наставник. Он же помог мне узнать твое мирское имя и сузить радиус поиска с планеты до страны. — Все это он рассказывал убежденно и уверенно, как если бы говорил о чем-то вещественном, предметном, понятном и простом, а не о чем-то сродни колдовству, что со стороны звучит в высшей степени нелепо и неубедительно для простого человека. Хорошо, что сегодня простых людей здесь нет.
— Я должен был тебя найти, — на остатках дыхания заключил шатен, кивая и поднимая веки, обращая взгляд за противоположную сторону стола, — и, по возможности, рад был бы задержаться. Затем, что тебе нужна помощь, а мне не нужна заевшая пластинка в голове.
По плечам у индейца словно прокатился горный оползень. Вне зависимости от реакции Эйри, Гидеон чувствовал, в первую очередь, облегчение. Нет, это не решает проблему, заставившую его покинуть товарищей и оставить любимую работу. Но это определенно шаг вперед по сравнению с тем, где он был даже пару часов назад. По крайней мере, теперь это был не секрет: канадец – тоже заложник обстоятельств, которые стоят выше их с японцем желания или нежелания пересекаться.

[icon]http://forumstatic.ru/files/0009/98/d7/13507.jpg[/icon]

Отредактировано Gideon Heath (2020-05-13 07:32:06)

Он тянется. Словами, своей Силой – словно слепой, пытающийся нащупать что-то незнакомое перед собой руками. Легкие касания, словно к самой душе – легкие разряды электричества между поверхностью желаемого и подушечками пальцев. Нет, не может быть. Не слышит эхо звона цепей, шороха воды на уровне колена. Не чувствует вибрации от беззвучного рычания, стелящейся по каменному дну. Понимает форму чего-то живого, улавливает движение воздуха, похожее на размеренное дыхание. Но нет. Не видит насквозь. Не должен. Не может, нет.
Гидеон не знает, как все это работает. Настоящий дикарь, он знает лишь краски, цветные вспышки, видимые сквозь стены, отражающие эмоции и состояния людей, животных. Знает, как смешивать некоторые оттенки, как вносить краски в чужую палитру. Чего он не знает – это тонкостей процесса, с помощью которого шаман «спрятал» его. Но не сомневается – это работает. Вероятно, совсем не так, как он себе это представляет. Но работает. Эта мысль возвращает ощущение твердой почвы под ногами и успокаивает все тревоге.
Но кто здесь, под этими щитами? Настоящий вендиго? Или всего лишь сам Гидеон? Беспросветная темная точка на фоне такой же мрачной, цвета черного перца, роговицы… Глаза эти – не врата в одну душу, а глубокий колодец. Бежать… здорово. Когда возможно. Когда твои суставы не каменеют, пока ты стоишь на дне узкого колодца, по колено в мутной гнилой воде, и не можешь даже упасть – лишь переложить утомление со спины на склизкие, холодные каменные стены пространства, давящего своей теснотой и отсутствием углов. Пока твои легкие маринуются в холодном сыром воздухе. И единственное, что напоминает тебе о том, что ты еще жив – горячее, ритмичное дыхание у самой шеи, заставляющее ее потеть. Ты не один здесь… вы оба – враги друг другу. И пока не упали в один колодец – готовы были свернуть друг другу шеи. Но сейчас вынуждены спать по очереди, опираясь друг на друга. Кто же из вас сожрет другого первым? Вероятно, не имеет значения – места, чтобы упасть, все равно не будет. Оставшийся продолжит стоять. Говорят, днем из колодца видны звезды. Что толку тянуться к звездам, не видя рассвета или заката? Но, возможно, не будь бы даже звезд…
Ничего. Ровным счетом – ничего не изменилось бы. Губительное, болезненное осознание, что причиной беспокойства твоих любимых всегда будешь, в первую очередь, ты сам. Тебя предупреждал шаман, ты успел понять это и сам. Но даже так, ты все еще спрашиваешь – почему именно это лицо? Почему именно этот человек? Кому из мертвых пришла в голову идея так чудовищно поиграть с тобой? Если бы любой другой сон тикнул бы точно так же – зачем было вовлекать в это другого, живого человека, вероятного брата? Вопросы, на которые нет ответов. Или, может, нет причин, желания, или просто страшно лишний раз копаться в том, что и так известно.
Нос у этого Эйри определенно был длинным. И сунул он его туда, кажется, куда не следовало бы. Гидеон не злился. Но вопросы его немного озадачили. Глоток мисо привел его в чувство, но даже так он заговорил не сразу.
Первый вопрос оджибвей оставил без ответа – за ненадобностью. Раз он здесь по вине сновидений – значит, так надо. Сны лишены смысла, если не снятся кому-то. Интерпретация сна – вот, где сияет настоящий пророк и где зарыт подводный камень. И это искусство – мудрость анишинаабе, целого народа, однажды сдвинутого с места и сохраненного благодаря снам и коллективному умственному труду нескольких великих вождей и шаманов, у которых головы работали лет на сто вперед. Если бы интерпретация самого Гидеона, его личная заинтересованность в происходящем была ему, по мнению духов, не нужна – он бы не проделал весь этот путь и не узнал бы лицо призрака в реальном человеке. И оправдывать значимость вещих сновидений для него – все равно что оправдывать значимость поклонения некоторым западным религиозным идолам.
— Некоторые ценности пришлось бы основательно пересмотреть, — возвращая чашку из ладони на стол, опуская глаза перед собой, Гидеон поймал себя на мысли, что понятия не имеет, какими словами рассказать правду, при этом не затащив еще кого-то в этот колодец.
Да, это правда: если бы Эйри оказался мертв сейчас, то, вероятнее всего… Гидеону попросту сорвало бы крышу? Что за грандиозный розыгрыш изощренной реальности это был бы в его глазах – лишить его сначала Бойца, перспективы, а затем и кровного брата, которого он даже не успел бы повидать! Уже никакие белые носороги не имели бы для него смысла в пустом, одиноком мире… жизнь превратилась бы в бессмысленную гонку с вполне предсказуемым финалом. Выбор в пользу жизни, полной надежды, сменился бы жизнью пустой, полной лишь отчаяния и жестокости. Любое орудие, созданное, чтобы разрушать и отнимать жизнь – под конец уничтожает само себя. Вне зависимости, добрался бы он до убийцы или нет, выжил бы или нет, предпринял бы что-то безумное или отдал себя всецело на услужение обществу – душа его вернулась бы туда, где Сила уже оторвала ее от тела однажды. И осталась бы там навсегда, не желая больше ни на что надеяться и ничего искать. Ни своего Имени, ни своего пути. В колодце остался бы кто-то один. И этот кто-то был бы не человек.
— Ты не ошибаешься, — он произнес со смирением на выдохе, — но вернуться я всяко не могу, — тон, словно нашептывающий меж гласных «это все, что я могу тебе пока сказать». В конце концов, несложно придти к простому выводу: человек, преследуемый болезненным недугом, что так, что эдак будет выглядеть бегущим – от этого самого недуга, в попытках найти решение.
Ему есть, куда идти и чем заняться. На земле есть место, где его всегда ждут и всегда рады видеть. Семья – достойная причина жить, достойный приют для сердца. Но насколько правильный этот путь для него? Насколько легче пути борьбы и поиска? Гидеон не хотел останавливаться. Дорога поиска уже довела его до Африки, где он многое узнал и о мире, и о себе – он ни разу не пожалел об этом решении, даже когда заново переживал уже известные ему боли человеческой жизни. Из всех доступных мест на свете, сейчас судьба привела его сюда, в Японию. И неужели сворачивать по направлению к дому – правильное решение, когда тебе еще столько надо узнать и сделать? Нет. Время от времени он еще будет пытаться выбраться из этого колодца, когда уймутся дожди и каменные кирпичи подсохнут. Он с детства знает, как взбираться по отвесным скалам, и как никто другой знает, что никакая скала не покоряется тому, кто только смотрит на нее и стоит на месте. Было еще кое-что, что шаман упоминал как бы невзначай…
— Я правильно понимаю, что ты – учитель? Ты упоминал школу, — вопрос, кажется, взялся с потолка. Но Гидеон знал, что и зачем спрашивает. — Этот парень, Боец… — мужчина на мгновение прищурил глаза, что-то ища в памяти, — Макс. Твой ученик?
Черные глаза в ожидании смотрели на японца.

[icon]http://forumstatic.ru/files/0009/98/d7/13507.jpg[/icon]

Отредактировано Gideon Heath (2020-05-14 01:49:25)

Ощущение неловкости постепенно сгущается. Чужая страна, чужие обычаи… «чужой монастырь». Гидеон – последний, кому в любой ситуации стоит напоминать о выходе: воспитание обязывает его относиться к жизни в целом, как к приглашению погостить в материальном мире, и на фоне простого правила «следи за собой и все будет нормально» он прекрасно осознает свое место в чужом доме. И, хотя отношение Эйри к сложившейся ситуации неоднозначно, его молчание на счет казусов ценится и признается. Ощущения Гидеона сейчас можно смело сравнить с ощущениями буйвола в антикварной лавке, но он хорошо контролирует себя и старается, в меру своих сил и возможностей, помнить об уважении и благодарности. Необходимость недоговаривать давит, в первую очередь, на него самого – на месте Эйри кто угодно другой, вероятно, и вовсе озадачился бы вопросом, а не разыскивается ли незваный гость властями в другой стране. Оджибвей решил немного озаботиться тем, чтобы принести извинения позже: не нужно быть по-японски обходительным, чтобы вспомнить о том, что бестактная прямолинейность редко чему-то помогает. У военных, конечно, все легко и просто, но Гидеон не обманывал себя: назад путь заказан, и ему надо привыкать к гражданской жизни. Более того, даже самая тяжелая измученность сновидениями – не оправдание в светской компании.
— И… какие знания предлагает эта школа? — мужчина запнулся. Со стороны это выглядело, как заминка при подборе слов – ничего достойного внимания. Однако для самого оджибвея вопрос прозвучал неожиданно, как если бы до этого он никогда не предполагал, что произнесет подобный набор слов в своей жизни. Второй раз за весь вечер он обратил внимание на вкус еды – и снова это было в стремлении увести разум от чего-то… важного, но неуместного сейчас. Соль хорошо встряхивает мысли и разъедает канву навязчивых воспоминаний. Мужчина спрятал губы за краем чашки, допивая бульон, перед этим точно так же расправившись с тофу и грибами. К рису, впрочем, он притрагиваться не спешил, в очередной раз расслабляя руку.
Ненадолго мужчина опустил веки. Перед этим Гидеон успел заметить немного потеплевшую усмешку на губах японца – тому, кажется, было приятно думать о работе, хотя он продолжал умело держать лицо.
«Жертва». На этот раз – вслух. Хис… не был уверен, что хорошо понимает, что это значит. Он знаком с терминами, поверхностно знает их усредненное по миру значение и обобщенную функцию и историю. Имеет представление о возможностях шаманов коренных народов Северной Америки и Африки. Имел удовольствие лично понаблюдать за жизнью пожилой Пары чудаковатых саудовских знахарей. А парой лет позднее – побеседовать за историю с одним профессором, французским востоковедом-индологом, и почитать его рукопись в виде так и не опубликованной серии статей о найденных им в ходе его любительских исследований косвенных свидетельствах в пользу альтернативной истории европейской политики в периоды двух мировых войн и между ними, в которой были замешаны «экстраординарные люди и эксперименты». Но он совершенно точно пока не знает, как выглядит «ложа Владеющих» в Японии, если она есть. Наличие школы, как физической единицы, свидетельствует о присутствии какой-то социальной системы. Гидеон знает, что «сложные» системы, выходящие за рамки частной преподавательской инициативы, есть в США и Канаде, но ничего не знает об их внутреннем устройстве – да и не стремится знать. И, конечно, понятия не имеет, что «Жертва», «Боец» и «Владеющий» означают в рамках местной культуры, в глазах отдельно взятого индивида.
Нутро, правда, отчего-то подсказывает: ничего хорошего. Японская мифология, щедрая на брутальную игру с человеческой психикой и природой на самом глубоком, почти примитивном уровне, строгий и довольно мрачный, меланхоличный в целом даже на фоне большинства других культур менталитет, насколько можно судить по литературе и старому кино… наталкивает на мысли. Не говоря уж о том, что перед глазами у Гидеона находится человек, которого отнюдь не автомобильными колесами раскатало. Он никогда не видел Жертву, потерявшую Бойца, кроме как в зеркале однажды, и потому понятия не имел, что конкретно произошло с Эйри, не мог сказать наверняка, но изорванные края ауры навязчиво свидетельствуют: изначальная природа травмы не является физической. Оджибвей скрупулезно старался унять необъективные предчувствия и отвести предрассудки в сторону, но никаких светлых чувств тоже не питал.
Справедливо будет сказать, что конкретных ожиданий он не лелеял в принципе уже много лет. Ни касательно своего далекого будущего, ни тем более ближайшего. Окажись на месте Эйри кто-то другой и в совсем другом месте, окажись это призрак с совсем чужим лицом – Гидеон все еще сделал бы все, чтобы найти этого человека. В мире, мало чем отличающемся от космического вакуума для кого-то, кто приходит в него словно в никуда из ниоткуда, при этом продолжая только терять, любой, даже самый незначительный гравитационный якорь – бесценная находка.

[icon]http://forumstatic.ru/files/0009/98/d7/13507.jpg[/icon]

Отредактировано Gideon Heath (2020-05-18 15:04:25)