Кажется, Кё не ожидал такой перемены во времени и эта деталь укрепляла подозрения Эрика. Ладно, с этим уже завтра и далее можно разбираться, сейчас все равно бестолку.
- Мы идем спать, даже три часа сна будут лучше, чем ноль - безапелляционный ответ, чуть смягченный более крепким обьятием перед тем, как Эрик отошел в сторону двери. Ну, он предполагал, что дверь где-то там, а шел ровно в стену, конечно же. Чужая квартира для него оставалась терра инкогнито до тех пор, пока не удастся ее обойти раза три- четыре полностью.
- Что ты сам будешь утром и во сколько тебе вставать? - уточнил он, замерев на полпути. Столько лет жил один, что уже забыл как это - с кем-то. С кем-то, кто утром встает в одно и то же время, кому стоит впихнуть чашку, потому что могут позвонить, написать или прийти и скорее всего будет забыт не только завтрак, но и все на свете, не относящееся к работе. По крайней мере с родителями было именно так, отчего бы с Кё должно быть иначе?

От резкого прикосновения за руку Эрик немного дернулся, едва заметно. Отвык и от этого тоже: что кто-то может быть так близко, может корректировать траектории и совершенно ненавязчиво рассказывать о доме именно так, как нужно.
Он бы ещё учел, что до его верхней полки в шкафу достать с пола не каждый может, было бы вообще замечательно.
Но это Жертва заметил только потом, уже зайдя в ванную с футболкой и несколько ироничным выражением на лице. Заметил Кё эту иронию или нет, есть там свет или нет он не знал, но скорее всего эту странную смесь теплоты, благодарности за заботу и внимание впополам с иронией Боец просто почувствовал. Не зря же про халат тоже пошутил.
Ведь очевидно, что Эрик как не носил халаты, так и не начал, слишком большой шарик выходит, хоть по квартире катайся.
- Спасибо. Кё, твоя верхняя полка это где-то вне моей досягаемости - заметил он, ещё не прикрыв дверь и одной рукой осваивая пространство в шкафу привстав на высокие мыски, почти на пальцы, благо танцевальное прошлое позволяло.
То, что от него осталось, конечно: вот такие вот возможности тела и обостреные чувства к движениям, словно контуры рисунка на пожелтевшей о времени бумаге, где сами цвета давно осыпались пылью пигмента.
- Хотя... Нет, уцепил, все в порядке.
И Эрик ничтоже сумняшеся потянул на себя всю стопку полотенец, лежавших на той самой полке и разумеется, поймал на свою голову в прямом смысле слова.
- Эм. Это несколько больше, чем я хотел, ну да ладно - в другое время он бы даже значения не придал, ну упали и упали, но сейчас отчего-то было смешно.
Как не было уже давно.
И неважно, почему не было, важно что с Кё рядом возвращалось что-то, чему Месанж не мог бы дать название сейчас, но без чего определенно было скучнее жить.

- Дылда - беззлобно проворчал Эрик, собирая полотенца с пола и отправляя по одному обратно. Та еще задачка, конечно, особенно в чужой ванной, но спустя несколько минут и пару чувствительных ударов локтем о мебель он с ней справился.
Принимать душ не дома занятие настолько привычное, что еще полгода назад Эрику удивительнее было наоборот. Привычка исследовать полки кончиками пальцев позволяла не налететь на лезвие бритвы или открытый флакон, проба воды спасала от сюрпризов вроде перепутанных ручек. Ведь то, что горячая вода справа, а холодная слева - это условность Европы,и даже в ней это соблюдали не всегда.
Закончив, он обмотал полотенце вокруг бедер и оставил дверь приоткрытой, прежде чем пойти к Кё, по пути аккуратно, кончиками пальцев касаясь стены.
- Ты знаешь, что оставляешь следы энергии на вещах? - спросил он задумчиво, потому что из множества мелких, едва заметных пятен перед ним сейчас почти что складывалась картина комнаты.
И определенно, это было ненормально. Это _не могло быть_ нормально.
Разработка Шеана или какая-то особенность дара? Может быть, вариация в использовании энергии из-за Имени? Состояние Кё, состояние его Системы - все это тревожило и что-что, а уснуть от этого точно не хотелось.
- Ладно, не важно, ложись. Я, если позволишь, переоденусь и пока еще посижу - Эрик улыбнулся, чуть извиняясь - не спится. Рад видеть, что кошки тут все так же в почете. Это кто-то из новых или?

Знает - и позволяет. Знает, и вероятно, ощущает так или иначе. Как и зарево, больше похожее на ядерное, за окном. Как и комок непойми чего у входа.
Месанжу здесь пока что остается только кивнуть, принимая как данность все происходящее и не пытаясь, в своей обычной раньше манере, изменить все нахрапом.
В конце концов, для него-то тут все абсолютно идеально, комфортно настолько, насколько это должно быть бывает у зрячих. Все видно, минимальный риск задеть мебель, красота.
Стремненькая, страшненькая, ядовитая в сути и перспективе, как украшения из полония, но это тоже "в их духе".
И Кё. И его.
- Сора? Та же самая? - удивленно переспросил он, услышав имя кошки, очень уж знакомое. Саму ее он конечно вряд ли бы узнал, слишком плохо ощущал кошек тогда и запоминал с трудом, да и времени прошло достаточно, но знать, что это одна из тех, кто лазил по кровати раньше - было бы приятно.
А пока он подтащил сумку к шкафу и присел около нее, ища там футболку и белье для сна. Сидеть перед Бойцом полночи в одном полотенце на подоконнике он бы не постеснялся тоже, но зачем создавать лишние неловкости, когда можно их не создавать?
Их между ними и так хватает, висят в воздухе пыльными нитями несказанного, невысказанного, не продохнешь от них.
- Мы оба не то чтобы очень сильно хотим спать, как я понимаю. И все равно стоило бы, хотя бы тебе. Это я здесь пока еще с Луны свалившийся, а по твою душу придут с вопросами ни свет ни заря, я почти готов ставить на это - ухмыльнулся он, поднимаясь с пола с вещами в руках и выпрямляясь в полный рост - ничуть не изменившийся, впрочем - перед оказавшимся довольно близко Кё.

Закрыть глаза после собственных слов кажется совершенно естественно. Чувствовать впервые, кажется, почти что за вечность, тонкое, едва уловимое биение пульса под кожей, под мягкими, неосознанными, неуловимыми даже почти что для себя самого, движениями пальцев - подушечками по запястью. Бережно, почти что с нежностью, полузабытой, просыпающейся, как просыпается из-под стылой после долгой-долгой зимы, земля, как просыпается ветер, наполняется воздухом, запахом, почти что цветом. Как дыханием.
Это не Связь, это - больше и меньше одновременно. Не предопределенность, а мягкая, осознанная и совершенно не понятная в то же время, бессознательная привязанность, дыханием - которым можно коснуться, если потянуть немного к себе, прямо ладони, на выдохе, словно крыльями бабочки. Кажется, вот она, осыпает снежной синью, как пылью, все вокруг, пролетая мимо, задевая... Обоих.
Чувство "сейчас" - пронзительно острое, неуловимо теплое, как прикосновение солнечных лучей к закрытым векам на излете зимы - обещанием чего-то, что медленно, не сразу, не мгновенно, но постепенно войдет в твою жизнь, наполнит ее, глотком чистой воды напомнит о себе, заставит очнуться.
Не открывать, не открывать глаза сейчас, потому что именно так правильно. Потому что, пусть и остались где-то далеко-далеко те осенние листья на траве, вместе с шелковой лентой, прямо здесь и прямо сейчас все еще есть что-то почти что забытое...
Секунды, кажется, что их отмеряет не время, а удары сердца, быстрее, чем стрелки часов, быстрее, чем вспышки заклинаний в Системе, быстрее, чем надвигающийся шторм или стена воды, соленая, где-то в глубине, брызгами по ту сторону сетчатки, привкусом в воздухе - не то от стылого берега, не то от чего-то другого...
Доверие. Это слово приходит не сразу, не мгновенно. Касается ладоней, касается - без прикосновения, распахнутым навстречу стоящему рядом Эрику выдохом, запрокинутой головой, так что пряди волос щекочут спину, Силой - словно протянутой по ту сторону реальности почти что сразу, а в реальности - с запозданием дрогнувшей ладонью.
Доверие. Дотянуться, взяться за обе руки, и понять, ощутить в полной мере для самого себя и потянуться навстречу, чутко, почти что безрассудно спустя столько лет, но в то же время легко.
"Я тебе доверяю... Я все еще тебе доверяю".
Как когда-то давно, вот также. Как когда-то в самом начале, и не важно, что почти что десятилетие свернулось кольцом, замыкая пройденный круг.
"Я все еще хочу тебя понять".
Как когда-то давно... И словно как в самом начале. Хрупко, хрустко, словно на тонкой корочке льда. Осторожно и решительно одновременно. Открыто - будь что будет. Первым шагом навстречу, с ощущением бьющегося от этого жеста, осыпающегося сотнями осколков стекла, прозрачной пелены, сквозь которую не долетали открытки и бумажные крылья журавликов не находили адресата.
- Я тебе доверяю...

От ответного прикосновения, ощутимого всем телом, обжигающего, потряхивает. От неожиданности, от материальности, от физического _присутствия_, от дыхания на коже. Руки сами собой разжимаются, но лишь для того, чтобы сомкнуться за спиной Жертвы.
Первести, успокоить сорвавшееся дыхание мучительно трудно, словно здесь, в реальности, воздуха еще меньше, чем там, по ту сторону. На Грани. Ощущать себя внезапно живым, _присутсвующим_ почти что дико. Почти что невыносимо, до стискивающей виски головной боли, от которой Лис невольно морщится, но лишь сжимает объятия крепче, делая глубокий, рваный вдох, а потом контролируемо-медленный выдох. Молча. Слова... Слова лишние. Они давно уже лишние на самом деле. Остались где-то там, за спиной, в покореженной Системе. Остались в открытках. В записной книжке в ящике стола в кабинете. Остались иероглифами на стеклах поверх морозных узоров, пока его пальцы еще могли заставить их оттаять, а не затянуть прозрачность сильнее тонким плетением льдинок. И сейчас он просто не знал, что еще сказать. Да и не был уверен, что нужно на самом деле.
"На этот раз".
Произнесенное, оно падает в пустоту, отзывается в ней гулким эхом. Растерянности и понимания одновременно, словно возвращая назад в почти что такую же тишину. В почти что такой же полумрак. В _другую_ зиму. В шуршащую и терпко-солнечную осень. "Тебя все еще это тревожит?.." Спрашивать об этом вслух Лис не готов, и, признаться, куда больше, кажется, не готов услышать ответ. И встречные вопросы. Все то, что похороненно под слоем времени и молчания. Может быть, когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас - просто не имеет значения...
Наклонить голову и забыто-привычно коснуться губами виска Эрика получается куда легче, чем находиться с мыслями и эмоциями. Так странно, но факт - тело, оказывается, помнит едва ли не лучше, чем он сам, такие вещи. А отстраниться немного после все же приходится. Даже если первым порывом, кажется, проще потняуться и накинуть на обоих полог Грани, провалиться в ее нутро и уже там остаться... Нет, не насовсем, конечно.

- У меня здесь нет стульев, - он отвечает на запрос Жертвы с легким смешком, суховатыми крошками пересыпанными в хрипловатом голосе, словно так и не оправился он до конца после тех месяцев перед своим приездом в UnMEI, - У окна стол и подушки.

Мимоходом коснуться и стола и подушек Силой, лишний раз обозначая их в темноте по дороге к шкафу - получается естественно, как дышать, даже не задумываясь, не отдавая себе в этом отчета. Также, как безотчетно руки открывают, сдвигая в сторону тяжелую дверцу, также, как машинально ловят падающий с полки потрепанный бумажный веер, ярко серебристый, если прикрыть глаза, словно покрытый инеем, также, как возвращают его обратно. Также, как тянутся было к большой фляжке в углу... Обрывая незаконченный жест, Боец встряхивается, прислоняется ненадолго лбом к краю полки. Сосредоточиться получается с трудом.
И все же на свет появляется пара бокалов из глубины шкафа, ребристо-стеклянных, замирают в одной руке с тихим звоном, и тяжелая запечатанная бутылка рома.

- И не очень большой выбор алкоголя, - почти что извиняющимся тоном произносит он, устраивая все это на столе, прикладывая рядом коробку с моти, также выуженную из шкафа, - Извини. Я как-то не подумал заранее.
Не подумал ни о ключах от квартиры, ни о еде, ни тем более об алкоголе. Ни о чем. Только о строках в отчетах. Не подумал, просто шагнул через половину мира, на другой край света, не уверенный вообще, что не вренется также и также один. И теперь все "после" казалось еще более нереальным, чем "до". И, устраиваясь на подушке, привычно поджимая ноги и вскрывая бутылку, наполняя бокалы, Кë вдруг поймал себя на мысли о том, что решение не спать продиктовано еще и легким, почти что неуловимым страхом проснуться и осознать, что все это - всего лишь игра подсознания, разгулявшегося во сне.
- Но, знаешь... Это ведь ничго на самом деле не значит. Ты здесь... Это важнее.

Головная боль растворяется быстрее обычного, оставляет после себя растерянность от уже едва уловимого, остаточного прикосновения Силы. Не-чужой. Легко и непринужденно проникающей под все множество контролируемых и неосознаваемых щитов. Не потому, что не досмотрел, а потому что... Можно. Этой Силе можно. До сих пор, из прошлого через настоящее. Словно по просохшему, поросшему травой, но так и не засыпанному руслу, которое часто само, словно старый шрам, ноет, напоминая о себе.
Сила Жертвы. Не неумелое касание учеников, что приходится ловить, подхватывать, направлять, подсказывать. Не привычное, скальпельно-холодное, внимательное и изучающее, привычное. Шеан. Не... Глубокий вдох отбрасывает в сторону непрошенные мысли. Еще не стерлось из памяти узнавание, такое простое и естественное, словно в первый день, словно пронизанный солнцем осенний ветер, прохладное сейчас, переплавленное из яркого сентября в дождливый, но все еще ласковый октябрь, подернутый первыми заморозками. Сила. От нее пахнет металлом, мокрым, подернутым каплями, и сладостью поздних ягод. Иллюзия материальности, и, прикрыв глаза, Лис подпускает ее, пропускает глубже, поддается, делая глубокий вдох, словно пытаясь, неосознанно, совершенно безотчетно, заполнить этим прикосновением легкие. Забытое...
Подушки оказываются по-хозяийски сдвинуты на одну сторону. От этого тоже - успел почти что отвыкнуть. От того, что кто-то может диктовать свои правила, пусть и дрожит в воздухе немой, испытующий вопрос.
Никакого сопротивления.
Лишь кивнув в ответ, Кë опускается на колени - рядом, устраиваясь привычно, словно не происходит ничего из ряда вон. Словно не было тысяч дней за плечами между последним "рядом" и этим "снова". Словно каждый день. Словно так и должно быть. Впрочем... Оно и не ощущается иначе. Не звенит неправильностью, лишь отдается под пальцы тугим и едва уловимым напряжением, как отдачей от клавиш рояля в пустом зале, когда и сам почти что боишься нарушить звуками тишину.
Бокалы звенят намного громче, соприкасаясь с горлышком бутылки.
- Я все также почти что ничего не понимаю в вине, - усмехнулся он вдыхая запах рома, пропуская его через себя еще до первого глотка, машинально покачивая в руке бокал, покрывающийся инеем, подтаивающим от тепла, и расцветающим снова, выше, до края, отступающим только под близким дыханием. В почти что полной темноте реальность кажется куда большей иллюзией, чем Грань, также прорисовываясь лишь силуэтами и тенями запахов и звуков. Материальность мира ощущается лишь на ощупь. А теперь - еще и на голос, в котором за шуткой прячется серьезность и внимательность.
- Ром, пятилетка, - ответ на вопрос звучит с запозданием, и, встряхиваясь, Лис почти что силой вытаскивает себя из прострации почти что за шкирку, виновато улыбаясь и выдыхая, а потом смеется как-то совсем смущенно и почти что неловко, словно признаваясь в чем-то не совсем приличном, - Я не знаю, что у нас за воротами.
Он и правда не знает. Потому что для того, чтобы знать, надо ходить _через_ ворота, а не через Грань. Надо ездить на машине, надо, в конце концов, хотя бы иногда смотреть по сторонам так, как смотрят люди. Нормальные люди и нормальные ВС. Странно чувствовать собственную неправильность рядом с Эриком, но именно с ним она ощущается ярче, яснее, словно подставленное под нос зеркало.
- Можем сходить утром, - делая первый глоток, выдыхая на ощущение горячего алкогольного комка, проваливающегося вниз с ощущением прохлады и жара одновременно, Кë произносит наконец без ощущения задумчивости, словно наконец состыкуя себя самого и действительность, настоящий, реальный мир с мелкими бытовыми вопросами, полный предметов и вещей, голосов, людей, всего того, о чем так легко забыть на самом деле, как оказалось, - Заодно посмотрим, что там есть, и возьмем все, что нужно. Бар ты там вряд ли соберешь, в Японии все еще сложно с европейским алкоголем, но по крайней мере набить холодильник, думаю стоит. Во всяком случае, - и вот это уже точно шутка, больше над самим собой, - Я наконец узнаю, как он открывается, и есть ли у меня вообще на кухне плита.

- Светлый, - Кë отвечает на вопрос не глядя, зная, чувствуя на запах, лишенный откровенно смоляного дегтярного привкуса, горечи. Времена, когда он предпочитал темный, прошли, растворились где-то в плохо осязаемом "давно". И казалось порой уже, что не существовали вовсе, оставив только привкус на губах. Свой или нет - он уже не мог сказать уверенно.
- Спасибо, как-нибудь обойдусь без экскурсий, - смешок и отрицательное движение руки выходят сами собой, и лишь после небольшой паузы тянут за собой объяснение, - Я сейчас не то чтобы часто пью.
Не часто. Почти что редко. Только в одной компании до сегодняшней ночи. Только... Наверное, в этом был какой-то ритуал. Какой-то почти что обычай. И в то же время - остатки того, что и раньше с натяжкой можно было назвать инстинктом самосохранения. Но и без того зыбкое ощущение реальности, сознание, откровенно заблудившееся где-то между Гранью и обыденностью он не часто заливал алкоголем. Казалось, пошатнись на этом лезвии катаны и полет в пропасть не заставит себя ждать. Свободный, затяжной в безразличную вечность.
"Без тебя". Слова отдаются эхом, и, наклонив голову на бок, Кë несколько секунд вслушивался в их звучание. Напряженно-нервное, насмешливо-острое, колкое, с привкусом поцарапанной стали. Губы коротко изгибаются в усмешке, а собственное спокойствие на секунду сменяется резкой, прошивающей болью от затылка вниз к лопаткам, эхом.
Где-то на периферии сознания пахнет пресно-сладко тушью, разведенной в сливовом вине, тонкая кисть танцует, оставляя след на полупрозрачной бумаге, а спина напряжена до предела, до ощущения почти что ломающихся застывших мышц. Но вместо этого в пальцах с треском переламывается бамбук и обломки орашают брызгами незаконченную строку... Не-его память. Но его чувство вины и горечи, проитавшее не один такой же лист, что теперь сложены где-то в коробках на складе.
- Ну, в таком случае, я, может быть, даже вспомню, как это - готовить что-то, - смеяться в ответ на такие слова, не давая спрятанным под ним осколкам изрезать руки, определенно лучшее, что можно придумать. Лучше, чем начинать их вытаскивать мучительно по одному, вскрывая и без того не до конца зажившее.
- Можно попробовать сделать что-то вдвоем, - он и сам не замечает, как в интонациях прорезается неосознанная, но почти что просьба. Почти что о помощи. Побыть рядом, напомнить, как это - существовать в реальности. Почти что удержать в ней через вот такие ничего не значащие и в то же время очень важные моменты. Просьба, которая никогда не прозвучала бы, прочувствуй он ее на самом деле. Не решился бы.
- Получалось у нас, вроде, неплохо.
Вспоминать сейчас даже почти что не больно. Словно наблюдать за прошлым через приоткрытую дверь.
- Если, конечно, ты не предпочтешь вместо этого шокировать своим появлением публику в столовой завтра.